Критиканство – наша беда

Рождающееся новое почти всегда вначале слабое и беспомощное, как младенец. Нет ничего проще, чем умертвить его.

Зато и нет дела более постыдного и позорного (даже если оно вытекает из благих побуждений).

Желания выступать с какими-либо инициативами у меня не только сейчас, но и до этого не было. Но было убеждение и чувство долга.

Теперь этот долг выполнен и второго заседания по моей инициативе не будет.

Критику в свой адрес по части неумелой организации клуба принимаю к сведению, но хочу напомнить: не ошибается тот, кто ничего не делает. Зато говорят, что одну ошибку он всё-таки делает: перестаёт быть человеком.

Любому новатору, рационализатору, любому человеку, кто что-то предлагает, мещанское «здравомыслие» прямо или косвенно говорит: «Вы, что, считаете себя умнее других? Люди не обойдутся без вашего предложения? Тысячи лет жили, а теперь нашёлся «революционер»… Он, видите ли, предлагает… Советует вам быть скромнее, а будете настаивать – позовём санитаров и препроводим в психлечебницу».

И препровождали. С таким успехом и столь многих, что советскую психиатрию мировое сообщество психиатров исключило из своих рядов, а страну называли империей зла.

Пошли эти позорные годы. Но крепко сидит, однако, у многих любовь к преследованию инакомыслия. Формы его стали более «демократичными, но не менее эффективными. Насмешка в состоянии сделать даже больше, чем грубые репрессии властей.

Страна тонет в острейших проблемах, но никто ничего конструктивного уже не хочет предлагать, так как звание дурака или шута горохового ему в этом случае гарантировано.

Опытные журналисты так хорошо знают это, что в их публикациях не промелькнёт новой, конструктивной мысли даже в шутку. Хоть невпопад. Хоть наобум. Только информация! Только констатация фактов.

Но и факты описываются только те, что понравились журналисту. И замалчиваются другие.

Например, на заседании клуба говорилось о плохой работе редакции «Белорецкого рабочего». Но об этом в репортаже Морозова ни слова. Говорилось об отсутствии государственной идеологии, в выработке которой окраины России (т.е. мы с вами) должны участвовать на равных с Москвой. Говорилось о том, что мы много делаем лишнего и оттого не успеваем делать нужное.

Коллективный разум общества в форме того же дисклуба помог бы людям легко расставаться с этим лишним, т.е. духовно очищаться. Но в репортаже Морозова всё это не нашло отражения, вероятно потому, что для иронии и шутовства здесь было мало простора.

Между тем, именно эти вопросы, а не пресловутое президентство было главным содержанием заседания: о президентстве было сказано вскользь и совсем не так забавно, как это описал Морозов.

Но я и сегодня готов отстаивать то, что в дискуссионных клубах нужно обсуждать не то, какая жизнь есть, а то, какой она должна быть и искать способы осуществления этого идеала.

Пассивность, критиканство, ложный стыд – это наши беды, наш позор, и то, что вместо прямой, конструктивной, доброжелательной критики часто практикуются закулисные шепотки относительно чьей-то психической неполноценности, чести интеллигентным людям не делает и хорошо объясняет то, почему в нашем городе не было дискуссионного клуба. Не будет его и завтра, если не преодолеем критиканства, не заменим его правдивостью и искренностью.